1934. «Жить стало лучше» - культура и быт в 1930-е годы
Социально-психологическая двойственность 30-х годов покоилась на двух тенденциях, которые часто воспринимались как противоречивые и даже несовместимые друг с другом явления, но по сути, отражали компенсировавшие и дополнявшие друг друга установки. С одной стороны, это драконовская репрессивная политика Сталина и органов безопасности, выразившаяся в том, что на протяжении всех 30-х годов, в особенности - показательных процессов 1936 - 1938 гг., сотни тысяч невиновных людей были подвергнуты репрессиям, расстреляны или заключены на длительные сроки в лагеря. Это касалось не только бывшей политической элиты, но и «простых людей». Потенциально всем советским гражданам грозила возможность ночью подвергнуться аресту сотрудниками из органов НКВД и отправиться на допрос, что вело к глухим настроениям страха и ненадежности и определяло образ жизни.
С другой стороны, партия и правительство поддерживали и инсценировали демонстративные настроения оптимизма, радости и уверенности в будущем; эти-то настроения и звучали на площадях и в парках Москвы и других городов во время спортивных и праздничных мероприятий.
Сталин в 1936 году выразил это состояние в компактной формуле: «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее. А если жить весело, и работа спорится», которую впоследствии принялись интенсивно и всеохватно распространять все средства массовой информации, радио, газеты и плакаты. Однако не только соответствующим образом подаваемые в медиа массовые мероприятия создавали впечатление общественной радости. В первой половине 30-х годов сильно изменилась в архитектурном отношении Москва: открылась первая линия метро, внушительные высотные здания в так называемом «кондитерском стиле» начали определять собой ландшафт центра города, старые городские кварталы, состоявшие отчасти еще из деревянных домов, исчезали, уступая место широким улицам.
Впечатление от пафоса и амбиций собственной великодержавности питалось постоянно распространявшимся в средствах массовой информации убеждением в том, что СССР - первое социалистическое государство на Земле и этот статус предполагал также и новые, отраженные в повседневности зримые формы. Тот факт, что это грандиозное преобразование основывалось, по сути, на тоталитарной государственности и политическом порядке, при полной зависимости личности, никак не отражалось в массовом сознании. Гораздо больше впечатляли всеобъемлющие формы идеологической саморепрезентации, среди которых – не только создание новых жилых пространств, но и сооружение парков отдыха (к примеру, парка им. Горького) и курортов, а также открывшаяся в конце 1930-х годов «Всесоюзная выставка достижений народного хозяйства».
Во всех этих действиях проявлялась всеобъемлющая триумфальность, менталитет победы над аграрной отсталостью старой России, ее почти анархической неорганизованностью и недисциплинированностью. Советскому обществу решительно и надолго было внушено, что после лет революции, разрухи и Гражданской войны, Советская Россия под руководством Сталина обрела совершенно новые жизненные основания и перспективы на будущее. Поэтому «успех» и «победа» стали ключевыми словами той эпохи, причем создавалась возможность указать на реально достигнутые успехи, представавшие таковыми в определенным образом выбранной перспективе (Первая и Вторая пятилетки, стахановское движение передовиков производства и т.д.). Эти, выводимые из пропагандируемых фактов экономического развития, «триумфы» не только влекли за собой своего рода «синдром игры на превышение», когда каждую большую «победу» хотели (и даже были обязаны) превзойти еще более крупным успехом. Эти «триумфы» распространялись также и на «повседневность», долженствуя создать впечатление, что улучшилась жизнь фактически каждого конкретного человека.
В середине 30-х годов «Правда» выразила это так: «Характерная особенность нашей революции состоит в том, что она дала народу не только свободу, но и материальные блага, и возможность плодотворной культурной жизни» (Сталин). Отмена продовольственных карточек и улучшение положения со снабжением создали определенный избыток, хотя реальные доходы рабочих по сравнению с дореволюционным временем упали, а великие стройки могли быть осуществлены только ценой существенного ограничения потребления. Однако в общественном мнении это не играло почти никакой роли. В целом поколении укрепилось представление о том, что подъем 30-х годов, с их общеэкономическим прогрессом и социально-политическими послаблениями (свободное время, отпуск и отдых) в действительности следует объяснять стабильностью государственной политики и личными заслугами Сталина.
То, что этот феномен в значительной степени восходил к глубоко продуманной концепции медиальной саморепрезентации, долгое время оставалось скрытым от советского народа.
С другой стороны, партия и правительство поддерживали и инсценировали демонстративные настроения оптимизма, радости и уверенности в будущем; эти-то настроения и звучали на площадях и в парках Москвы и других городов во время спортивных и праздничных мероприятий.
Сталин в 1936 году выразил это состояние в компактной формуле: «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее. А если жить весело, и работа спорится», которую впоследствии принялись интенсивно и всеохватно распространять все средства массовой информации, радио, газеты и плакаты. Однако не только соответствующим образом подаваемые в медиа массовые мероприятия создавали впечатление общественной радости. В первой половине 30-х годов сильно изменилась в архитектурном отношении Москва: открылась первая линия метро, внушительные высотные здания в так называемом «кондитерском стиле» начали определять собой ландшафт центра города, старые городские кварталы, состоявшие отчасти еще из деревянных домов, исчезали, уступая место широким улицам.
Впечатление от пафоса и амбиций собственной великодержавности питалось постоянно распространявшимся в средствах массовой информации убеждением в том, что СССР - первое социалистическое государство на Земле и этот статус предполагал также и новые, отраженные в повседневности зримые формы. Тот факт, что это грандиозное преобразование основывалось, по сути, на тоталитарной государственности и политическом порядке, при полной зависимости личности, никак не отражалось в массовом сознании. Гораздо больше впечатляли всеобъемлющие формы идеологической саморепрезентации, среди которых – не только создание новых жилых пространств, но и сооружение парков отдыха (к примеру, парка им. Горького) и курортов, а также открывшаяся в конце 1930-х годов «Всесоюзная выставка достижений народного хозяйства».
Во всех этих действиях проявлялась всеобъемлющая триумфальность, менталитет победы над аграрной отсталостью старой России, ее почти анархической неорганизованностью и недисциплинированностью. Советскому обществу решительно и надолго было внушено, что после лет революции, разрухи и Гражданской войны, Советская Россия под руководством Сталина обрела совершенно новые жизненные основания и перспективы на будущее. Поэтому «успех» и «победа» стали ключевыми словами той эпохи, причем создавалась возможность указать на реально достигнутые успехи, представавшие таковыми в определенным образом выбранной перспективе (Первая и Вторая пятилетки, стахановское движение передовиков производства и т.д.). Эти, выводимые из пропагандируемых фактов экономического развития, «триумфы» не только влекли за собой своего рода «синдром игры на превышение», когда каждую большую «победу» хотели (и даже были обязаны) превзойти еще более крупным успехом. Эти «триумфы» распространялись также и на «повседневность», долженствуя создать впечатление, что улучшилась жизнь фактически каждого конкретного человека.
В середине 30-х годов «Правда» выразила это так: «Характерная особенность нашей революции состоит в том, что она дала народу не только свободу, но и материальные блага, и возможность плодотворной культурной жизни» (Сталин). Отмена продовольственных карточек и улучшение положения со снабжением создали определенный избыток, хотя реальные доходы рабочих по сравнению с дореволюционным временем упали, а великие стройки могли быть осуществлены только ценой существенного ограничения потребления. Однако в общественном мнении это не играло почти никакой роли. В целом поколении укрепилось представление о том, что подъем 30-х годов, с их общеэкономическим прогрессом и социально-политическими послаблениями (свободное время, отпуск и отдых) в действительности следует объяснять стабильностью государственной политики и личными заслугами Сталина.
То, что этот феномен в значительной степени восходил к глубоко продуманной концепции медиальной саморепрезентации, долгое время оставалось скрытым от советского народа.
